— Тот священник, что проверял здешние фонтаны, — почтительно сказал Хэшень, — просит вашего разрешения представить один интересный механизм, который он построил.
Хунли вздохнул: "Конечно, я бы с большим удовольствием сейчас поставил Мэйгуй на четвереньки. Ладно, у нас еще вся ночь впереди. Она непременно забеременеет, здоровая, юная девушка, я ее от себя две недели не отпускал, — он улыбнулся и кивнул: "Зови".
— Обязательно поклонитесь, — наставлял отец Амио Джованни, когда они спускались по мраморной лестнице к озеру. "Падать ниц — это только для китайцев, но кланяться надо, и глубоко. И не обращайтесь к нему, пока он первый с вами не заговорит".
— Музыка, — Джованни остановился. "Слышите, святой отец? Очень красивая, как будто птица поет".
— Пойдемте, — сердито сказал иезуит, подталкивая Джованни. "Не след заставлять его величество ждать".
Хунли посмотрел на высокого, темноволосого, худощавого человека в черном халате и про себя улыбнулся: "Все ученые выглядят одинаково, что наши, что эти, с запада. Глаза у них, — император задумался, — наивные глаза, детские".
Двое слуг осторожно опустили на дорожку небольшой деревянный сундук.
— Ваше величество, — отец Амио так и стоял со склоненной головой, — один из наших священников делал этот механизм для вашего уважаемого предка, императора Канси, и вот, — он повел рукой в сторону Джованни, — наш инженер смиренно просит мгновения вашего внимания, чтобы представить вам такую же модель.
Джованни рассеянно слушал музыкальный, незнакомый язык, выхватывая те несколько слов, что он знал. Император был чуть выше его, сильный, широкоплечий мужчина, с седоватой, ухоженной бородой и темными, пристальными глазами. "Он, конечно, выглядит моложе шестидесяти пяти, а я, — Джованни вдруг вспомнил свое отражение в зеркале, — я постарел. Я бы себе двадцати пяти не дал. Господи, я ведь даже не помню, когда я родился. И где — тоже не помню".
— И оно будет ездить? — скептически спросил Хунли, рассматривая тележку на четырех колесах, с установленной посередине жаровней. Над ней помещался бронзовый шар с отверстием.
Джованни разжег угли: "Переведите его величеству, отец Амио. Оно будет прекрасно ездить. Огонь нагревает воду в шаре, она превращается в пар, вырывается из отверстия, попадает на трансмиссию и вращает колеса. Все просто".
— Если бы можно было построить большой механизм, — подумал Джованни, глядя на то, как тележка начинает медленно катиться по дорожке, — такой, который мог бы перевозить людей…
— Надо поставить на него пушку, — Хунли погладил бороду и улыбнулся. "А еще лучше — сделать сотню таких тележек, с пушками. Никакая пехота и конница против этого не устоят".
Из бронзового шара повалил пар, колеса закрутились быстрее. Джованни услышал, как император смеется.
— Отлично, отлично, — Хунли похлопал отца Амио по плечу. "Пусть работает дальше, и пусть учит китайский — я хочу, чтобы он встретился с нашими инженерами".
— Конечно, конечно, — закивал иезуит. С дорожки донесся звонкий лай собаки и девичий голос: "Нет, нет, Наньсин, нельзя! Нельзя, милый!"
Джованни застыл — маленькая, черно-рыжая, похожая на льва собака, оскалившись, рычала на тележку. Невысокая, стройная девушка в расшитом птицами и цветами розовом халате подхватила песика на руки. Она сказала что-то по-китайски, качнув изящной, убранной драгоценными заколками, головой.
— Какие глаза, — Джованни восхищенно проводил ее взглядом. "Как самая черная, самая жаркая ночь. А сама — белее снега, и этот румянец на щеках…".
— Нижайше прошу прощения, ваше величество, — Мэйгуй встала на колени перед императором, опустив голову на дорожку. "Я бежала, но за Наньсином было не угнаться…, Я готова понести наказание".
Хунли внезапно улыбнулся и похлопал рукой по подушкам. "Благородная госпожа Мэйгуй с удовольствием посмотрит на этот механизм. У вас ведь есть еще угли, отец Амио?"
— Конечно, — возясь с тележкой, ответил Джованни, когда иезуит перевел ему. "Только не смотри на нее, — приказал себе мужчина. "Пожалуйста, не смотри. А что я покраснел — это от огня, он тут совсем рядом". К запаху гари примешивался тонкий, неуловимый аромат розы.
Тележка стала разгоняться. Мэйгуй захлопала в ладоши, удерживая собачку за вышитый жемчугом поводок. Хунли, незаметно погладив ее по спине, наклонившись, шепнул: "Я велю ему сделать еще какие-нибудь игрушки, развлечь тебя, пока я в отъезде. Я бы взял тебя с собой, но не стоит будущей матери наследника смотреть на казни. Да и врачи говорят, что если ты беременна, то лучше никуда не ездить".
— Я надеюсь к вашему возвращению обрадовать вас хорошими новостями, мой господин, — едва слышно сказала Мэйгуй, опустив длинные, черные ресницы. "Благодарю вас за заботу, мне будет очень одиноко без вас".
— Я скоро вернусь, — Хунли щелкнул пальцами и велел Хушэню: "Пусть накрывают стол, я хочу пригласить священников к обеду. Иди, — он велел Мэйгуй, — тебе сейчас принесут что-нибудь, в павильон".
Джованни проводил глазами чуть колыхающийся подол халата, маленькие ноги, что переступали по дорожке: "Мэйгуй. Это же значит "роза". Она и вправду — как цветок".
Мэйгуй стояла на четвереньках, постанывая, вытянув руки, комкая драгоценный шелк на ложе. Император накрыл ее своим телом. Рассмеявшись, прижав ее к подушкам, он спросил: "Чувствуешь?"
— Да! — крикнула девушка, найдя его ладонь, вцепившись в нее, прижав к своим губам. "Да, мой господин, да!"
— Инженер, — спокойно, холодно подумала Мэйгуй, оказавшись на коленях у императора, опускаясь на него. Она посмотрела в темные глаза Хунли и вспомнила ласковый, смущенный взгляд европейца. "Это очень хорошо, что он инженер. Все будет сделано так, как надо".
— О чем ты думаешь? — спросил император, обнимая ее, прижимая к себе поближе.
— О том, как принесу вам сына, — выдохнула Мэйгуй. Она уронила растрепанную, пахнущую розами голову ему на плечо.
Ему снилась женщина. Она лежала рядом, едва слышно, размеренно дыша. Джованни, спрятав лицо в ее распущенных волосах, поцеловал ее шею: "Спи спокойно. Я люблю тебя". Она чуть пошевелилась, и, зевнув, пробормотав что-то — устроилась в его руках. "Сердце бьется, — ласково подумал он. "Как хорошо, Господи". Он и сам задремал, а потом проснулся, слыша чей-то плач. "Как холодно, — подумал Джованни. "Почему она такая холодная? И кто это плачет?"
Он открыл глаза и посмотрел на простое, деревянное распятие на беленой стене. Окно было открыто — во сне он отбросил шелковое одеяло. Сейчас, дрожа, потянувшись за халатом, Джованни взглянул на темные тучи, что нависли над городом.